– Ладно, поезжайте, – сказала Зинаида, забирая у меня телеграмму. – Директор заболел, а завучу я скажу.

Валентин приехал в одиннадцатом часу. Шофером у него опять был Николай.

– Готовы? – осмотрел он нас. – Ну если да, то садитесь в машину. Ты собирался подготовить новую песню. Закончил работу?

– Вообще-то, да, – ответил я. – Но до смотра еще месяц. Нам нужно потренироваться, может быть, еще что-то подправить. Мы вам для чего нужны?

– Вы нужны не мне, – пояснил он. – Вас попросили доставить ребята из отдела культуры. Смотр организуют они, филармония им только помогала. Смотр намечен на первую декаду марта, а сегодня должны утвердить репертуар, с которым вы поедете в Москву, потому я тебя и спрашивал о песне. О чем она?

– О тех, кто по призыву партии строил в Сибири электростанции и возводил города. Называется «Прощание с Братском».

Пахмутова написала эту песню в шестьдесят восьмом году. Я знал, что для большинства ее песен не использовались уже готовые стихи. Ей их писали в основном Гребенников или Добронравов, а «Братск» – это их совместная работа, поэтому, выбирая эту песню, я почти ничем не рисковал.

– Серьезная тема, – сказал Валентин, пытливо посмотрев на меня. – И очень необычная для твоего возраста. Чем вызван ее выбор?

– Если бы я жил только своим опытом, мы бы с вами сейчас не ехали в этой машине, – ответил я. – А книги для чего? Сколько я пересмотрел газет и журналов! И потом, остальные наши песни уже все слышали, а необычность темы может здорово помочь.

Когда мы подбирали песню, Люся мне сказала почти то же самое.

– Это совсем недетская песня. Помнишь, что тебе сказала Лена после твоего пения в классе? Здесь примерно то же самое. И напишут ее, по твоим словам в шестьдесят восьмом. Стоит ли рисковать, может быть, взять песню из далекого будущего?

– Хороших песен и в будущем всегда не хватало, – возразил я. – Три четверти из них о любви. Кто нам их даст петь? А за некоторые сесть не сядешь, но жизнь испортишь, и себе, и близким. Ну, например, есть очень красивая песня о белых казаках. Называется «Конь вороной». Музыки я к ней не подбирал и не собираюсь, а так спеть могу. Слушай. Над Доном снег кружится словно пух, снежинки крупные ложатся в воду. Нам надо выбирать одно из двух, жизнь или смерть, позор или свободу...

– Понимаешь? – сказал я, допев песню. – Многие наши песни просто не для этого времени.

– Песня красивая, – сказала она, поежившись, как от озноба. – Спел ты очень душевно. Но как так можно, у них же руки по локоть в крови?

– Гражданские войны всегда очень кровавые, – сказал я. – И побеждают в них не те, кто прав, а правыми получаются те, кто побеждает, а на проигравших вешают всех собак. Они теряют все: имущество, Родину, многие – жизни, и в истории о них трудно найти доброе слово, потому что историю пишут победители. Если бы ты знала, сколько в нашей истории темных пятен, о которых большинство просто не знает! Руки, говоришь, в крови? А у наших? Знаешь, что творили отряды ВЧК? А в Крыму, когда его взяли? Не хочу об этом говорить. А белые... Нам ведь всегда говорили, что они сражались за фабрики и земли.

– А разве не так?

– Ну кое-кто, может быть, и сражался. Но таких было мало. Те успели перевести деньги и бежать. А большинство белых дралось не за барахло, а за свой мир, который разрушали у них на глазах. Ты права, мне их жалко. Ладно, бог с ней, с историей. Когда-то совсем молодым я видел съемку, когда исполнялось «Прощание с Братском». В глазах многих пожилых людей стояли слезы. Эта песня из нынешнего времени, и это должны оценить.

Машин на трассе было мало, и Николай ехал на предельной скорости, обходя редкие грузовики. Я задумался и не заметил, что мы уже едем по городским улицам. Наконец машина подъехала к знакомому зданию ЦК комсомола и остановилась.

– Все выходим, – сказал Валентин, открывая дверцу.

– А у вас здесь и пианино есть? – спросил я, покинув салон и помогая выйти Люсе.

– В отделе культуры все есть, – ответил Валентин. – Идите за мной.

– Валентин Петрович! – решившись, спросил я. – Вы не знаете, где живет Машеров?

– Какой именно? – спросил он, не оборачиваясь.

– Петр Миронович.

– А тебе он зачем? – повернулся Валентин. – Это очень занятый человек.

– Есть мысль написать повесть о его партизанской деятельности, – соврал я, не моргнув глазом. – Не все же писать фантастику. А он мне мог бы кое-что рассказать и разрешить допуск к архивам. Там и секретного уже ничего нет, а они по-прежнему закрыты.

– Точного адреса я не знаю, только дом, – ответил Валентин.

– Я ему написал письмо, – сказал я. – Давайте после смотра проедем к тому дому, и я его просто брошу в почтовый ящик. А дальше пускай он сам решает, помогать мне или нет.

– Это можно, – кивнул Валентин. – Этот дом в десяти минутах езды. А если хочешь, я могу передать твое письмо через секретариат ЦК. Я у них бываю раза два в неделю.

– Нет, так не хочу. В секретариате они, наверное, просматривают и сортируют письма. А там есть очень личное.

– Ну, как знаешь, – он подошел к гардеробу и снял пальто. – Что стоите? Быстро раздевайтесь. У меня, между прочим, и своей работы навалом.

Мы сняли верхнюю одежду и поспешили за Валентином на второй этаж, где он завел нас в помещение, похожее на студию записи в телецентре, только без камер.

– Подождите здесь, – велел Валентин. – А я сейчас быстро всех соберу.

«Быстро» вылилось в минут сорок. Вот стоило так спешить? Наконец за столами собрались три парня, девушка и один пожилой мужчина.

– Вы выбрали, что будете исполнять? – спросил он. – По-прежнему «Качели»?

– Мы бы хотели спеть новую песню, – сказал я комиссии. – Называется «Прощание с Братском». Песня только закончена, поэтому исполнение может хромать. Но у нас еще есть время подготовиться.

– Исполните, – сказал пожилой. – А мы посмотрим.

– Я в таежном смолистом краю встретил лучшую песню свою, до сих пор я тебя, мой палаточный Братск, самой первой любовью люблю...

Отзвучала песня, но все молчали.

– Странно, – сказал пожилой. – Как вы смогли это почувствовать? У меня просто нет слов! Говоришь, мало тренировались?

– Вряд ли на конкурс выставят что-нибудь лучше этой песни, – сказала девушка. – Я голосую за нее.

Все были «за», поэтому Валентина не задержали, и он решил проехаться к дому Машерова с нами.

– На всякий случай, – пояснил он. – Чтобы ты случайно не влип в неприятности.

Ехали действительно совсем недолго. Когда подъехали к дому, все остались в салоне, а я направился к крайнему подъезду. Из него как раз вышла женщина.

– Извините, – обратился я к ней. – Вы не скажете, в какой квартире живет Машеров?

– А тебе он для чего? – спросила она. – Постой, это ты с девочкой пел «Качели»? Петя, тебя ищет этот молодой человек.

Я повернулся в ту сторону, куда она смотрела, и увидел подходившего Машерова, который был гораздо моложе, чем на запомнившихся мне фотографиях.

– Ты куда, Поля? – спросил он. – Надолго уходишь?

– Да нет, минут на двадцать, – ответила жена Машерова. – Я тебе все разогрела, обедай.

– Так, – он повернулся ко мне. – Хорошо поешь, и песни у тебя замечательные, особенно о Белоруссии. Пойдем домой, там и расскажешь, зачем я тебе нужен. Жаль, Лена в школе, ей с тобой было бы интересно познакомиться. Возраст у вас примерно одинаковый. Ты в каком классе?

Мы с ним вошли в подъезд и подошли к двери.

– В седьмом, – ответил я, понимая, что влип и все планы нужно менять.

– Ну а она в восьмом. Заходи и раздевайся, у нас тепло. У тебя разговор короткий или длинный? Если короткий, то начинай, а с длинным придется подождать, пока я пообедаю. Может быть, составишь мне компанию?

Мне почему-то вспомнился фильм «Чапаев», где он говорил: «Я обедаю – садись обедать». Я решился.

– Короткий у меня разговор, Петр Миронович. И лучше нам поговорить сейчас, пока не пришла ваша жена. А есть я не хочу, спасибо.