– Извините, Владимир Николаевич, – решительно сказал я. – Я хочу снимать фильм только с Лиозновой.

– А почему именно у Татьяны Михайловны? – с любопытством спросил Сурин. – Она сейчас свободна, и у меня нет возражений, просто интересно, чем вызван выбор.

– Она прекрасный режиссер, замечательная женщина и выпускница моего учителя. Этого достаточно?

– Дело ваше, – сказал он, поднимаясь из-за своего огромного стола. – Пойдемте, я вас провожу, чтобы не заблудились.

Лиозновой было уже сорок четыре года, и ее фотографий в этом возрасте я не видел, поэтому даже не сразу узнал, кто из трех женщин она. Директор представил меня, попрощался и вышел.

– Извините, – обратился я к присутствующим в комнате женщинам. – Мне нужно поговорить наедине с Татьяной Михайловной.

– Пойдемте ко мне, – поднялась одна из них, с крупными чертами лица и курчавившимися волосами. – Это рядом, и никто не будет мешать.

– Рассказывайте, что у вас ко мне за дело, – сказала она, когда мы зашли в небольшую комнату, обставленную письменным столом, книжным шкафом и несколькими стульями.

– Прочтите, пожалуйста, письмо, – сказал я ей, передавая конверт.

– Заказ, – задумчиво сказала она, как-то странно посмотрев на меня. – И вы выбрали меня? Расскажите о теме.

– В фильме будет двенадцать полнометражных серий, – начал объяснять я. – В конце войны в самом сердце рейха работает наш разведчик. Для съемки вам выделят любые разумные средства, современные кинокамеры и в необходимом количестве цветную импортную пленку. Но есть и условие. Сценарий менять нельзя, как и состав актеров. То же касается композитора. Есть рекомендации по съемочной группе и дополнения к основному сценарию. Здесь возможны изменения, хотя я был бы рад, если бы их не было.

– Шаг вправо, шаг влево... – насмешливо сказала она. – А если я откажусь работать на таких условиях? Вы же вяжете меня по рукам и ногам!

– Давайте договоримся так! – сказал я, раскрывая папку. – Я вам оставляю все материалы. Вот это основной сценарий, с него и нужно начинать. Это дополнения по съемкам, а здесь все организационные вопросы. Понравится – возьметесь, нет – я найду кого-нибудь другого. Вот, кстати, рецензия Юлиана Семенова. Да, совсем забыл сказать, что КГБ дает консультантов и окажет всю возможную помощь. Вот это мой телефон. Звоните, когда примете решение, или когда в чем-нибудь будет нужда.

– Тебя Герасимов еще не выгнал, демон-искуситель? – спросила Лиознова. – Откуда такая поддержка? Брежнев помог?

– Почему именно Брежнев? – спросил я.

– Пол-Москвы знает, что он к тебе с Людмилой неравнодушен, – ответила она. – Ладно, оставляй свой сценарий. Пока я с ним не ознакомлюсь, нам дальше разговаривать не о чем.

– Ну как? – спросила жена, когда я ее встретил возле института после окончания лекций. – Берется?

– Сначала ознакомится, – сказал я. – Пойдем в машину. У меня нет ни малейших сомнений, что возьмет сейчас, если взяла тогда на гораздо худших условиях. Считай, фильм уже снят.

Глава 8

Мы только что вернулись со съемок «Голубого огонька», немного устали и были не прочь отдохнуть, но не получилось: пришли друзья. Было уже двадцать второе декабря, и до праздника осталась всего неделя.

– Ну как, снялись? – спросил Еременко. – Сколько песен?

– Спели одну песню и валяли дурака, – ответила Люся. – Хорошо получилось. Вообще «Огонек» получился веселым, первый раз снимали почти без сценария. Я думаю, зрители оценят.

– Вы так и не купили еще тапок? – спросила Белохвостикова.

– Забыл, – признался я, сбрасывая тапочки. – Надень мои. Заходите в комнату, сейчас поставим чай.

– Чай это хорошо! – сказала Бондарчук. – Талгат, давай сюда торт. Раз эта ненормальная семья пьет только воду, хоть подсластим жизнь тортом.

– Хочешь погибнуть в самом расцвете? – сказал я Бондарчук. – Это, Наташенька, смерть твоим зубам и фигуре.

– Ничего, – засмеялась она. – Выйти замуж я успею, даже может быть, не один раз, а потом пусть все гибнет! Скатерть стелить не будем?

– Обойдетесь, – сказала вышедшая с кухни жена. – Николай, раздвигайте стол. Вы, вообще-то, сегодня по поводу или просто так?

– Тебе нужен повод? – спросила Белохвостикова. – Сейчас придумаю. Окончание семестра подойдет? Нам, ребята, осталось учиться всего пять месяцев! А потом свобода!

– Свобода у нас была в детстве, – сказал я, разливая чай по чашкам. – Только никто ее не ценил, наоборот, все стремились стать взрослыми. Теперь у тебя, Наташа, впереди одни сплошные обязанности. На работе придется вкалывать, потом муж...

– Какой муж?

– А я знаю? Первый, второй, может быть, даже третий. С твоими внешними данными... И дети от первого брака, от второго брака...

– Люся, я твоего мужа сейчас загрызу! – пообещала Наталья.

– Грызть не дам! – сказала жена. – Это можно только мне. А тебе разрешаю его стукнуть. Только он твоей ладошки не почувствует, принести скалку?

– Если меня за каждую шутку бить скалкой, я быстро кончусь, – предупредил я жену. – Пострадает весь мир, но ты – в первую очередь. Послушайте, может быть, кто-то голоден? У нас, правда, кроме колбасы и паштета ничего нет, но бутерброды можно сварганить.

– Мы не голодны, – отказался Николай. – Поели у Наташи, а потом со съемок заявился ее отец и всех разогнал. Мы подумали, что вы уже дома, и не ошиблись. Так что хватит торта. Только включите телевизор, сейчас будут новости.

В ожидании новостей ели торт и говорили о новой песне Высоцкого. Осенью я  попытался с ним сблизиться, побывав в театре на Таганке, но ничего не получилось. Познакомиться мы познакомились, но взаимной симпатии не возникло. Просто я еще раз убедился в том, что сам человек и его творчество – это совершенно разные вещи.

– Все-таки жалко, что наши не побывали на Луне! – сказал Талгат, смотревший выпуск новостей. – Луноход это здорово, но не то.

– Знаешь, в какую копеечку обошлась бы такая прогулка? – спросил я. – С полсотни Луноходов можно отправить, а толку – чуть, разве что престиж. А раз нас в этом обскакали, то и тратиться незачем. Правильно объявили, что приоритетным направлением будет создание большой орбитальной станции.

– Классный телевизор, – сказал Николай. – Как в форточку смотришь. Дорого только. Сейчас магазины завалили электроникой. Телевизоров пока мало, а приемников, проигрывателей и магнитофонов – море! И качество гораздо лучше того, что было раньше.

– Ерунда твои магнитофоны! – сказала Бондарчук. – Отец сказал, что скоро будет лекарство, которое восстанавливает сердце! Вот это здорово! По двести лет будем жить.

Интересно, откуда Сергей Федорович о нем узнал? Это лекарство пытались создать с моей подачи, и год назад Келдыш в последний раз консультировался со мной именно по поводу него, поэтому я был немного в курсе того, как обстоят дела.

– Не получится у нас жить двести лет, – сказал я Наталье. – Это лекарство восстанавливает только сердце, а в человеке еще много всего, помимо него. Да и лечить нужно, пока человек не слишком состарился, а то толку мало.

Со мной именно так и было. Когда профессор биохимии Сольберг изобрел свой препарат в двадцать четвертом году, мой поезд уже ушел. Пару лет спустя в России его уже повсеместно применяли, и деньги на лечение у меня были, да толку-то... Я не знал точного состава, только то, что для его изготовления использовались два вида океанических водорослей и один из трех видов морских ежей. Основное лечение заключалось в инъекциях небольших доз препарата прямо в сердце. Если человек не был развалиной, его сердце полностью регенерировало за два-три дня. А вот глубоким старикам такое делать было почти бесполезно. Все равно, конечно, делали. Почему не сделать, если человек готов платить деньги? Пробовали его использовать и для других тканей, но эффект был во много раз слабей, а лекарство стоило очень дорого. Из отходов производства делали таблетки. Не такие дорогие и эффективные, но если применять их месяцами, эффект был неплохой. Их я пил.