– Он всегда так курит? – спросила меня жена, когда Михаил в третий раз ушел перекуривать.

– Он из-за папирос умрет через четыре года, – ответил я. – Схватит летом двухстороннее воспаление легких и за неделю сгорит, как свеча. Ничего сделать так и не смогли, при вскрытии все легкие были пропитаны этой дрянью.

– Может быть, можно что-то сделать?

– Как ты себе это представляешь? Подойти к нему и сказать, что он сам себя убивает? Или прочитать лекцию о вреде курения? Ему об этом и так постоянно говорят родные, толку-то. Знал я таких, как он, никто из них так и не бросил. Пусть все будет, как было. Он сам выбирает себе судьбу, жаль только тетю Веру с Наташей. Я ничего не смогу сделать.

– Наташа мне понравилась, – сказала Люся. – Как у нее сложится судьба?

– Хреново сложится, – ответил я. – В техникуме был парень, но родители запретили ему брать ее в жены. Она русская, а они татары. Такое вот братство народов. Потом смерть отца подкосит мать, и с ней надо будет возиться. Мать, работа и дом. Друзей будет много, а замуж она так и не выйдет.

После обеда мы собрались и все вместе троллейбусом поехали на один из двух городских пляжей. К воде спускались через красивый парк с изумительными узорами цветов на клумбах.

– А здесь песок, а не камни, – сказала жена, разуваясь на последних ступенях лестницы. – Хорошо!

Народа было много, но не настолько, чтобы мы не нашли себе места. Расстелив два старых покрывала, мы сложили на них свои вещи и разделись. Старшее поколение купалось мало, больше сидели на покрывалах и беседовали. Скоро все, кроме дяди Миши, набросили на себя рубашки.

– Родители на море почти не ездят, – пояснила Наташа, а отец загорел на даче. – Я тоже пока не сильно загорела, так что лучше больше быть в воде.

– Пахнет морем, – сказала Люся, когда мы уже собрались уезжать, – и соленая вода до горизонта, но почему-то сразу чувствуешь, что это не Черное море.

– В Черном море отошел на десять шагов от берега и утонул, – засмеялся я. – А здесь можно и сотню шагов пройти, и вода будет только по грудь. Волны нет, но это только сейчас. Иногда штормит прилично.

– Это когда ты здесь мог видеть шторм? – спросила Наташа.

– Неважно, я читал. Хорошо очищайте ноги от песка, а то натрете обувью.

Дома немного отдохнули, поужинали и собрались в большой комнате у телевизора. В выпуске «Телевизионных новостей» показали, как в пришедшие в порт Хайфы суда загружаются беженцы, которых вывозили в Соединенные Штаты.

– Жалко людей! – сказала тетя Вера. – Вчера передавали, что многие все равно не хотят уезжать. Не понимаю, как там вообще можно было жить? Все время на ножах с соседями, почти постоянная война. Я бы так не смогла.

– Мы всех жалеем, – сказал дядя Миша. – Победили арабы – жалеем евреев, а было бы наоборот, жалели бы арабов. Я ненадолго выйду.

– Косыгин полетел в Америку, – сказал отец. – Нелегко ему будет. Хоть мы выступили вместе с американцами за прекращение войны, им понятно, кому они обязаны ликвидацией Израиля. А если еще заберут к себе большинство евреев, хороших отношений не будет.

– А их и так бы не было, – сказал я. – Экономические санкции шестьдесят второго года забыли? Из-за них у нас до сих пор с Западной Европой нет нормальной торговли. Ничего, на Америке свет клином не сошелся, а всему миру не прикажешь, по крайней мере, сейчас. Придет время, мы своими нефтью и газом привяжем к себе не только Восточную Европу, но и Западную. «Дружба» – это только начало. Еще и ассоциацию с ОПЕК устроим.

– Слова-то какие знаешь! – тетя Вера поднялась с дивана и выключила телевизор. – Все! Один раз за сколько времени приехали и сидите у телевизора! Расскажи лучше, как вы готовитесь к выступлениям.

– Изучил? – спросил Брежнев Суслова.

Они сидели вдвоем в кремлевском кабинете Леонида Ильича.

– Ознакомился, – ответил Суслов. – Я не ученый и не хозяйственник, поэтому о многом мне судить сложно. Но и мне видно, что некоторые мероприятия в случае реализации со временем сильно изменят жизнь к лучшему. Вопрос в том, что наши возможности сильно ограничены. Не хватает средств, производственных мощностей, да еще многое на внешних рынках нам просто не продадут. Понятно, что трубопроводы привяжут к нам страны Запада, но это начнется еще только через несколько лет.

– Там есть предложения по внутренним резервам, – сказал Брежнев.

– Видел я эти предложения. Кое-что принять можно, но так кардинально сокращать армию и вооружения я просто боюсь. Мало ли, что оно нам не понадобилось. Может быть, Леонид, оно и не понадобилось, потому что было?

– Ну не настолько мы беззащитны. Ты смотри, что предлагают. Противоракетная оборона у американцев и так оставляет желать лучшего, а применение радиопоглощающих материалов и ложных целей в стратегических ракетах делают их практически неуязвимыми. Зачем они тогда вообще нужны в таком количестве? Как видно из записей, значительную часть ядерных арсеналов все равно придется уничтожить. Для чего их тогда создавать? Только для того, чтобы было о чем торговаться с американцами? Модернизировать то, что есть, а дальше будет видно. По словам Келдыша, уже через пару лет мы развернем производство таких электронных деталей, которые позволят создавать ракеты с разделяющимися боеголовками. Это по ракетам. Численное сокращение личного состава тоже компенсируется изменением структуры вооруженных сил и улучшением качества оружия. Мы, в отличие от американцев, за границей войн не ведем, а война с НАТО, если она будет, начнется с обмена ядерными ударами. Большая армия в этом случае не понадобится. Здесь целый комплекс мер по новым вооружениям. А старые виды оружия нужно срочно продавать, пока на них есть спрос. Позже упадут цены. Кстати, расплачиваться за старую технику могут продовольствием. Нам оно скоро будет нелишним.

– Меры по промышленности и вооружениям более или менее понятны, – сказал Суслов. – А вот социальные вызывают много вопросов. Я хотел поговорить с Геннадием, но он еще не приехал. Не нравится мне там все, если честно. А программа по сельскому хозяйству затормозилась из-за позиции руководства ВАСХНИЛ. С рядом положений они категорически не согласны, по другим пока не определились. Лобанов попросил еще время.

– А что говорят в Проекте?

– Нецензурно говорят. Руководство сельскохозяйственного сектора уверено в своих предложениях, и Грушевой их поддерживает, но он в этом не специалист.

– Какая позиция министерства сельского хозяйства?

– Им пока эту программу не показывали, – сказал Суслов. – Мацкевич и так просит увеличить ему штаты из-за крупных работ, связанных с засухой. Их действительно очень сильно загрузили, так что просьба обоснованная.

– Не слишком ли вы решительно взялись за чистку партийных рядов? – спросил Брежнев. – Не проходит дня, чтобы мне кто-нибудь не плакался. Неужели действительно все так плохо?

– Нет, – ответил Суслов. – Не так плохо, как показалось вначале. Такой гнуси, которую однозначно нужно убирать, а то и сажать, мало. Но вот обеспечить постоянный контроль работы партийных кадров просто необходимо. И жизненно важно искоренять семейственность. Действий преступного характера мало, а вот блат и протекции – этого хватает. Во все обкомы разосланы инструкции, пусть изучают. Снимать будем к чертовой матери, невзирая на заслуги. По-другому просто не получится.

– Ты знаешь, как тебя кое-кто стал называть? – спросил Брежнев.

– Знаю, – криво усмехнулся Суслов. – Как я тебе тогда говорил, так и называют – инквизитором. И это мы еще только чистим Россию и Узбекистан. Мне страшно подумать, сколько работы по другим республикам. Я при жизни точно не закончу. Кстати, нужно ограничить прием в аппарат ЦК бывших работников ЦК комсомола. Есть причины.

Поезд прибывал в Москву рано утром на Казанский вокзал. Здесь нас уже ждала «Волга» с Виктором за рулем. Сергей проводил до машины и попрощался. Через полчаса мы уже подъехали к дому. Была пятница седьмого июля, и до окончания отпуска у отца осталось два дня.